EN
Ожирение многие считают одной из главных опасностей для населения развитых стран. Однако лет 500 назад жировые складки на теле считались не просто знаком успеха, но и атрибутом красоты. В культуре это также нашло свое отражение — вспомним хоть дебелых рубенсовских красоток, хоть фантасмагорических обжор Рабле. Французский ученый Жорж Вигарелло изучил историю ожирения — критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Жорж Вигарелло
«Метаморфозы жира: История ожирения от Средневековья до ХХ века»
М.: Новое литературное обозрение, 2024. — Пер. с франц. О. Панайотти. — 344 с.
Обложку книги французского социолога Жоржа Вигарелло «Метаморфозы жира» украшает «Портрет Герарда Андриеса Бикера», написанный Бартоломеусом Ван дер Хелстом в 1642 году. Похожий на гигантский колобок двадцатилетний сын амстердамского бургомистра, задрапированный искусно выписанным красным бархатом, как будто обмотанный красным мясом, смотрит с полотна весьма снисходительно, даже самодовольно, и совершенно не ассоциируется со словом «стигматизация», которое Вигарелло использует чуть ли не на каждой странице. Его интересует прежде всего история обесценивания и осуждения толстяков, которую он начинает с самокритичной цитаты из письма немецкой принцессы Елизаветы Шарлотты Пфальцской, констатировавшей печальные изменения своей внешности: «Я чудовищно толстая, моя фигура напоминает куб, кожа красная, с желтыми пятнами…» Похвалив принцессу за способность трезво и объективно посмотреть на себя со стороны, присущую «лишь образованному человеку», Вигарелло делает из признаний Елизаветы вывод, что к концу XVII века полнота «совершенно обесценилась».
Причины и аспекты этого постепенного, но неуклонного обесценивания и составляют основное содержание книги: «История ожирения — это в первую очередь история разных форм преследования толстых людей, со всеми культурными аспектами и социальным неприятием подобного явления. Также это история особых трудностей, переживаемых тучным человеком: его горести усиливались из‑за навязываемых стандартов и растущего внимания к психологическим страданиям. Наконец, это история необычности тела, которую общество отказывалось принимать и которую нельзя изменить усилием воли». Вместе с тем с самого начала Вигарелло все-таки оставляет толстякам надежду на возможность вписаться в социум и не может отрицать, что были времена, когда жир был очень даже в цене и никого не отпугивал, а наоборот, привлекал: «…в Средние века массивное телосложение ценилось высоко, так как говорило о власти, о хорошем происхождении. В мире, где царил голод, рассказывались легенды о волшебных странах, где можно «нажираться», где все сыты. Сила ассоциируется с пирушками. Полнота, по средневековым представлениям, способствует сохранению здоровья. Великолепие плоти оказывается социальной «привилегией».
Рассматривая мотивы дискредитации жирных, Вигарелло прежде всего выделяет моральные и социальные: «…дородность бесполезных богачей связывается с тем, что они грабят народ: примером тому служат пузатые и расслабленные вельможи и священники конца XVIII века, «хапуги», которых авторы революционных картинок отправляют под «пресс», показывая всю их никчемность». Отталкивающее впечатление производит не столько толщина человека как таковая, сколько стоящая за ней неспособность себя контролировать: «В Средние века полнота считалась следствием несдержанности и страстей». По мнению социолога, эстетическое неприятие ожирения присоединяется к морально-этическому значительно позже.
Работа Эмиля Синьоля «Людовик IX»
При этом в отношении к жирности всегда сохраняются двойные стандарты, когда одним людям, в зависимости от социального статуса или пола, можно быть жирными, а другим уже недопустимо, и бывают ситуации, когда обжорство оправдано чувством прекрасного и изящного: «Сам Людовик Святой, несмотря на то что прислушивался к призывам духовенства к воздержанию, без колебаний уступал «необходимости» роскоши в еде, полагая невозможным отказываться от «соблазна съесть что-то изысканное». Кроме того, часто было непонятно, с какого момента можно начинать осуждать и стыдить корпулентного субъекта как чересчур толстого: «На протяжении долгого времени, в отсутствие измерений и точных критериев, ориентиры остаются размытыми, нет промежуточных стадий и четкого разделения между «нормальным» и «очень толстым». Терминология применительно к толстякам, как пишет Вигарелло, тоже складывается веками, как и критерии жирности, и выливается в долгую игру с диминутивами: «…в XVI веке в ходу будут слова «жирненький» и «пухленький», в XVII веке — «толстячок» и «пузанчик»; позже появится шкала для измерения, несмотря на всю их неизбежную неточность, определятся фазы полноты и будут сделаны попытки их конкретизации».
Самая интересная часть «Метаморфоз жира» связана со стремлением ученых и медиков как-то определить саму природу формирования жира в организме, по поводу которой в разные времена складывались самые разнообразные гипотезы. Пытаясь определить вещества и элементы, из которых состоит жир, ученые часто наделяют его загадочными и амбивалентными свойствами. Вигарелло цитирует многих средневековых врачей, в том числе и французского придворного лекаря XIV века Анри де Мондевиля, признававших полезные свойства жира, который «омывая некоторые части тела, увлажняет их», но всё равно до конца не понимавших его природу: «Жир улучшает внешний вид, гарантирует его поддержание. Это усиливает его притягательность, зато излишек жира — залог слабости. Главный вопрос — чем можно объяснить его наличие в теле, если он бесполезен?»
Трапеза Гаргантюа
О том, чем все-таки может быть полезен жир, выразительнее всего сказано в главах, посвященных литературной реабилитации тучности, где Вигарелло, разумеется, не может обойти вниманием колоритных персонажей романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». У Рабле живот становится своего рода «мотором», двигателем творческой активности: «В четвертой книге романа самые обычные и при этом огромнейшие пищевые потребности приводят Гастера, «первого в мире магистра наук и искусств», пузатого бога чревоугодников, к благороднейшим открытиям — именно он изобрел «все науки и искусства, все ремесла, все орудия, все хитроумные приспособления». Иначе говоря, желудок — главная движущая сила изобретательства».
Тем не менее основная финальная идея «Метаморфоз жира» заключается в том, что жир мешает жить и с ним надо бороться, хотя перегибы в этой борьбе тоже ни к чему хорошему не приводят. Какого-то более оригинального и парадоксального вывода от Вигарелло ждать не стоит, а в заключение он и вовсе скатывается в газетную публицистику, одобрительно рассказывая о борьбе против злоупотребления сладкой газировкой среди французских подростков.