В Тихом океане 65 лет назад спасли проживших больше месяца без еды срочников
Советские солдаты-срочники попали в шторм, оказались в океане почти без еды и воды, но смогли продержаться 49 дней, пока их не спасли американские моряки. 65 лет назад об этой истории говорили и писали как в СССР, так и в США. Об их подвиге сняли фильм, слагали песни, но сегодня мало кто сможет вспомнить фамилии героев. Как солдаты съели гармошку, отказались от политического убежища, и почему их капитан уже после спасения хотел спрыгнуть за борт — в материале «Газеты.Ru».
«На всякий случай держал топор под подушкой»
«Как на Тихом океане тонет баржа с чуваками, чуваки не унывают, рок на палубе кидают… Зиганшин-рок, Зиганшин-буги, Зиганшин съел чужой сапог, Поплавский-рок, Поплавский-буги, Поплавский съел письмо подруги», — такая песенка гуляла по СССР в честь советских срочников, которых в 1960-м случайно унесло в океан на маленькой барже.
Всего их было четверо в возрасте от 20 лет до 21 года: младший сержант Асхат Зиганшин, рядовые Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. Они служили на курильском острове Итуруп и занимались тем, что разгружали заходившие в бухту корабли. Последние не могли причалить к берегу из-за особенностей залива, поэтому военные подплывали и забирали груз на самоходной «Т-36» (водоизмещение — 100 т, длина — 17 м, ширина — три с половиной, не предназначена для океанских маршрутов). Жили там же, прямо на барже.
«Так было удобнее, хотя на борту особо не развернешься: в кубрике помещались лишь четыре койки, печка да переносная радиостанция», — описывал Зиганшин.
В роковой день 17 января 1960 года разыгрался сильный шторм, ветер оторвал стоявшую на привязи баржу и вместе с экипажем потащил прочь. Команда пыталась пристать к берегу, но топливо закончилось. Добраться до суши вплавь или бросить якорь при такой непогоде было невозможно.
«Да нам и мысль в голову не приходила о том, чтобы бросить баржу. Разве можно разбазаривать казенное имущество?» — позже удивлялся Зиганшин вопросу, почему моряки просто не спрыгнули за борт.
Так четверо молодых парней оказались посреди открытой воды не только без солярки, но и практически без еды. На всякий случай на барже должен был храниться запас продуктов на 10 дней, но, вопреки правилам, команда убрала его при подготовке к зимовке.
«В трюме мы отыскали картошку. Но ведро, в котором она лежала, во время шторма опрокинулось, и все рассыпалось по полу, залитому соляркой. Сварили несколько картошек, но оказалось, что есть это невозможно: все пропитано соляркой. Впрочем, через пару дней и такая пища пошла на ура», — вспоминал Крючковский.
Кроме картошки остались буханка хлеба, немного гороха с пшеном и банка с жиром, а также ржавая техническая вода, предназначенная для охлаждения двигателя. На этих припасах предстояло продержаться 49 суток.
Кроме нехватки провизии тревоги добавила газета «Красная Звезда», завалявшаяся на барже. В ней моряки прочитали анонс советских ракетных испытаний как раз в то время и в том районе, куда дрейфовало судно. Из чего команда сделала вывод, что спасателей за ними могут и не отправить (на самом деле, их действительно не искали, но не поэтому; после того, как на берег выкинуло часть снаряжения с баржи, все решили, что та разбилась).
Несмотря на такие тяжелые условия, члены команды, по их словам, за все время практически не паниковали и не ссорились друг с другом.
«В нашей команде было два украинца, русский и татарин. У каждого свой характер, манера поведения, но, поверите, до ссор ни разу не доходило. С мотористами Поплавским и Крючковским я служил второй год, Федотова знал хуже… в начале дрейфа Федотов держал топор под подушкой. На всякий случай. Может, опасался за жизнь», — отмечал Зиганшин.
Съели сапоги и гармошку
Почти сразу Зиганшин, как старший по званию, «взял все в свои руки», ввел строгие ограничения по питанию и дальше лично распределял пищу (сам он объяснял, что сделал это после того, как «на второй или третий день Федотов стал кричать, что мы умрем с голоду»). Сначала солдаты ели раз в сутки по кружке супа из имевшихся ингредиентов, а пили трижды из маленького стаканчика от набора для бритья. Пытались ловить рыбу, но из-за непрерывной непогоды она не клевала. Когда продукты вышли, перешли на все кожаное, что было под рукой: ремешки часов, сапоги, пояса и даже детали гармошки. Как уточнял Зиганшин, «молодые организмы все переваривали».
«Хорошо, тогда все натуральное было, а не кожзаменитель. Мы ведь и зубную пасту, и мыло пытались жевать… [Кожа сапог] очень горькая, с неприятным запахом… Просто кожу не съешь — слишком жесткая. Поэтому мы отрезали по маленькому кусочку и поджигали. Когда кирза сгорала, она превращалась в нечто похожее на древесный уголь и становилась мягкой. Этот «деликатес» мы намазывали солидолом, чтобы легче было глотать. Несколько таких «бутербродов» и составляли наш суточный рацион», — рассказывал Крючковский.
Что касается гармошки, моряки догадались вытащить маленькие кружочки кожи из-под клавиш. Там кожа была мягкой, которую можно есть без «запекания», поэтому терпящие бедствие в шутку прозвали это «мясом высшего сорта».
«Федотов сыграл в последний раз на гармошке «Амур-батюшка», и мы ее съели. Когда после спасения рассказывали об этом, над нами шутили: да у вас теперь музыкальные желудки!», — резюмировал Крючковский.
«Американцы подумали, что русским нравится болтаться посередине океана»
За время вынужденного плавания вдалеке трижды проходили корабли, но команда не смогла привлечь их внимание. Чтобы избежать тревожных мыслей, Зиганшин старался загрузить остальных работой — надо было вычерпывать воду из баржи, получившей в шторме пробоину, постоянно дежурить и следить за горизонтом. Под конец 49-дневного дрейфа четверка так ослабела, что почти не вставала из кубрика, у них начались слуховые галлюцинации.
«Будто где-то рядом кузница, разговаривают люди, гудят машины. А когда поднимаешься на палубу, видишь — вокруг пустота, сплошная вода, вот тут-то становилось по-настоящему страшно. Мы договорились: если кто-то из нас почувствует, что не сможет дальше жить, то просто попрощаемся и все. Оставшийся последним напишет наши имена», — вспоминал Крючковский.
К счастью, к 7 марта советскую баржу заметили американцы. К ним отправили вертолеты и предложили эвакуироваться. Однако призывники до последнего не хотели бросать «социалистическое имущество», надеясь, что им просто выдадут продукты, топливо и позволят самостоятельно уплыть домой.
«Американцы не спускаются, мы не поднимаемся. Смотрим, авианосец, с которого вертолеты взлетели, разворачивается и начинает удаляться. И вертолеты следом. Может, американцы подумали, что русским нравится болтаться посередине океана?» — шутил Зиганшин.
В итоге моряков все же уговорили сесть на вертолет и перевезли на авианосец. Там удивленные американцы старались позаботиться о гостях как могли — кормили истощенных и обросших срочников варениками, которые специально готовил кок-потомок украинских эмигрантов, а прилетевший переводчик вручил им две бутылки «русской водки». Однако сам Зиганшин признавался, что первое время после спасения не мог успокоиться из-за страха, что дома солдат обвинят в измене родине.
«Да, здорово, что живы, но кого мы обязаны благодарить за спасение? Американцев! Если не злейших врагов, уж точно не друзей… На барже так не боялся, как на американском авианосце… Всерьез подумывал о самоубийстве, примерялся к иллюминатору, хотел выброситься. Или на трубе повеситься», — описывал свое настроение сержант.
Опасения были не лишены оснований. Получив сенсационную новость о спасении советских моряков, Москва первое время распорядилась ничего не писать об этом в отечественной прессе, а дома у Зиганшина прошли обыски (о чем он случайно узнал лишь спустя 40 лет, после развала СССР). Первая статья с заголовком «Сильнее океана» вышла в «Известиях» только 16 марта и то благодаря связям главного редактора Алексея Аджубея, который лично добивался разрешения у Кремля.
Героическую четверку тем временем с восторгом принимали в США. Окруженные западными журналистами, обычные советские солдаты побывали в Нью-Йорке и Сан-Франциско, где мэр последнего подарил им ключи от города, выступали на пресс-конференциях, появлялись на телевидении.
«Отвели в модный магазин и приодели… правда, в узких брюках и остроносых туфлях дома я ходить не решился, не понравилось, что стали обзывать стилягой… Еще нам подарили яркие трусы с ковбоями. Сейчас бы запросто носил, а тогда дико стеснялся», — вспоминал Зиганшин.
Гостеприимные хозяева намекали звездным солдатам, что те могут попросить политическое убежище. Но никто из четверки не согласился.
«Про нас потом и говорили: эти четверо прославились не тем, что гармошку съели, а что в Штатах не остались», — подчеркивал старший сержант.
Из Америки команду отправили во Францию и оттуда на родину. К тому моменту в Москве уже решили относиться к ним как героям и дома встречали не менее торжественно, с цветами и плакатами. Сюжеты о срочниках облетели советские СМИ, они постоянно выступали с рассказами о своем подвиге, получили ордена Красной Звезды, про них складывали песни и сняли фильм «49 дней». Ненадолго четверка с баржи стала одними из самых известных людей страны — пока весной следующего года их не затмил полет Юрия Гагарина в космос.
После легендарного спасения судьба героев сложилась по-разному. Федотов и Зиганшин на волне популярности и постоянных банкетов с застольями пристрастились к алкоголю. Первый в итоге устроился на Камчатке на рыболовное судно, на почве пьянства «что-то там с судна продал» и получил срок, позже работал на Благовещенском судостроительном заводе слесарем-трубопроводчиком. Зиганшин сумел бросить пить, до пенсии служил на Ленинградской военно-морской базе, Поплавский ходил в гидрографические экспедиции по Атлантике и Средиземному морю, Крючковский также всю жизнь проработал на украинском судостроительном заводе. Раньше всех, в 1999-м умер Федотов, затем Поплавский в 2003 году, Зиганшин в 2017-м и Крючковский в феврале 2022-го.
«Судьба, конечно, побросала, но не сломала… Именно тот шторм сделал из меня моряка, всю жизнь перевернул… Куда несло, туда, как говорится, и вынесло», — заявил уже пожилой Зиганшин.
Что думаешь? Комментарии