Читая книги Ильи Кочергина, трудно отделаться от старинного жанрового определения «деревенщик», хотя оно в данном случае нуждается в приставке «пост» или «нео». Родившийся в Москве, но в какой-то момент собственноручно построивший себе деревенский дом в Рязанской области и обосновавшийся там с 2010 года Кочергин стилистически мало похож на Валентина Распутина или Виктора Астафьева. Однако ностальгия по «молодости мира», когда человек имел с природой более гармоничные отношения, ощущается в кочергинских текстах так же остро. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Илья Кочергин
«Запасный выход»
Москва : Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2024. — 376 с.
К слову «природа» Кочергин относится с легким скепсисом. В своей предыдущей книге «Присвоение пространства», вышедшей два года назад, он предлагает «поразмышлять о том, насколько странным и бессмысленным является слово «природа», словно бы изобретенное для того, чтобы ограничить нам познание самих себя в этом мире».
«Присвоение пространства» — своего рода приквел к «Запасному выходу», действие которого происходит всё в той же деревне Кривель. В предыдущей книге лирический герой, он же автор-рассказчик, еще только строил дом для себя и своей любимой жены Любки, а теперь продолжает познание самого себя, пристраивая к дому катух и леваду для завершившего спортивную карьеру и вышедшего на пенсию двадцатилетнего коня буденновской породы по кличке Феня.
Не имеющая, казалось бы, никакого практического смысла идея взять «на доживание» списанного коня исходит от жены героя. Чувствуется, эта замечательная женщина во многом организует не только жизнь и творчество Кочергина, но и периодически грамотно вправляет ему мозг, будучи профессиональным психотерапевтом. Это удобно во многих отношениях и позволяет писателю удачно совмещать увлекательные подробности обустройства деревенской жизни с передовыми достижениями психологической мысли примерно таким непринужденным образом: «… не так давно я урывками прослушал небольшой кусок лекции очень (как мне показалось) умной психотерапевтки, фамилию которой я забыл, спрошу потом у Любки. Она слушала эту лекцию, а я то за дровами выходил, то навоз в леваде убрать».
Дальше Кочергин доходчиво и наглядно пересказывает психологическую концепцию «кривой Гаусса», которая, коротко говоря, сводится к тому, как важно и полезно уметь расслабляться после достигнутых успехов вместо того, чтобы тут же бежать за следующими. В этом контексте искреннее сострадание вызывает московский стоматолог Иван, который на ночь глядя приезжает сквозь снежную равнину, чтобы вылечить коня Феню, но потом не может ни остаться переночевать, ни даже выпить чаю, потому что его срочно ждут новые свершения.
Визит востребованного Ивана вызывает у Кочергина очередной приступ понимания, что он сам-то в своей деревне живет гораздо правильней, хотя формулирует он это немного кокетливо: «Я всегда завидовал людям, которые мало спят, быстро думают и бегают. Я много раз представлял себе гигантский первичный признак успешного человека, который бы я себе отрастил тогда, имей я эти навыки».
Успешные люди, которым стоило бы позавидовать, фигурируют и в одном из трех рассказов, которые прилагаются в новой книге к повести «Запасный выход». В рассказе «Сахар» автор знакомит со своим братом, искренне увлеченным сахарным бизнесом, и с другими процветающими на этой ниве колоритными персонажами, вызывающими у Кочергина неизбежное и понятное чувство соперничества: «Я старательно перебирал преимущества своей жизни по сравнению с жизнью этих занимавшихся сахаром мужиков и находил совсем немного». Сахар тут становится метафорой жизненного успеха как такового, и в финале рассказа любимая жена в который раз выступает как безупречный нравственный камертон, торжественно сообщая герою, что решила отказаться от сладкого: «В общем, я тут подумала… ну статьи всякие почитала, с девчонками поговорила — с Маришей, Олькой. Короче, я буду отказываться от сахара. Белая очищенная мука и сахар — это яд».
Рассказы Кочергина больше похожи на специально сделанную литературу, на художественный вымысел, чем автофикшен «Запасный выход» и «Присвоение пространства» — об этом пишет Ольга Балла-Гертман в предисловии к новой книге, которое называется «Преодоление литературы». Литературовед справедливо говорит о расшатывании Кочергиным «типовых беллетристических условностей и конвенций» и о том, что автобиографизм «позволяет отделить все эти беллетристические скорлупы от тела смысла и, наконец, сбросить их». Однако слово «преодоление», пожалуй, смотрится слишком пышно применительно к текстам Кочергина, в которых не чувствуется никакого напряжения, специального усилия, направленного на то, чтобы побороть свою тягу к вымыслу, к искусственным нарративным конструкциям и в руссоистском смысле вернуться «назад к природе», к необработанному писательским инструментом естественному ходу жизни.
Если в кочергинских записках и есть литературность, то она испаряется как бы сама собой, а в какой-то момент автор решительно и сознательно добивает ее, занимая металитературную позицию, с которой удобно озирать дешевые и замыленные писательские приемы: «И как же мне хочется рассказать вам историю о том, как я хитростью и силой обломал доставшегося нам коня. Покорил его и подчинил. Иногда перед сном я мечтаю об этом. Эта история захватила бы и меня, и вас. И нам всем известно, как именно нужно рассказывать такие истории, чтобы было интересно. <…> К сожалению, мне, мужчине в маленьком, перенаселенном мире, мужу очень независимой женщины, работающей психотерапевтом, человеку, приютившему старую охромевшую на службе лошадь, приходится рассказывать совершенно другую историю. Медленную, трудную и не совсем увлекательную. И я даже толком не знаю, как нужно рассказывать о таком».
Тут Кочергин снова немного кокетничает: его рассказ о развитии взаимоотношений с конем Феней получился не только интересным для всех, кто любит природу (что бы это ни значило), но и психотерапевтическим, душеспасительным, как басня, простодушно стирающая границы между человеческим и животным миром.