Книга «16 поездок: маршруты московские в рассказах современных писателей» представляет собой необычный эксперимент. Музей транспорта Москвы предложил отечественным прозаикам написать рассказы на тему столицы и, что логично, общественного транспорта. В проекте участвуют Алексей Варламов, Денис Драгунский, Сергей Шаргунов, Роман Сенчин и другие крупные имена российской литературы.
Книга «16 поездок: маршруты московские в рассказах современных писателей»
«Наверное, у читателя возникает вопрос: а почему это сборник называется «16 поездок»? — пишет в предисловии редактор сборника, поэт, драматург и писатель Дмитрий Данилов. — Ведь текстов всего 15. Мы надеемся, что следующей поездкой будет ваша».
«Известия» выбрали для публикации рассказ Алексея Сальникова. Книгу целиком «Редакция Елены Шубиной» выпустит в мае.
Алексей Сальников
Очередная командировка
Самолет садится и как будто превращается в автобус: принимается кататься по взлетно-посадочной полосе, похожей на дорогу, у которой по бокам — слякоть и травка зеленеет среди серых остатков снега. Щелкают пряжки ремней безопасности, пассажиры торопливо поднимаются, забивают проход между кресел, спешно, как понукаемые, стаскивают куртки и сумки с багажных полок, не обращая внимания на слова экипажа, который предупреждает, что вставать до полной остановки самолета не нужно. У Вадима четвертая командировка подряд, и впервые за все эти путешествия ему досталось место у иллюминатора, поэтому он и не думает шевелиться. Ему вообще не хочется никуда вставать. Так бы и остался и вернулся домой обратным рейсом. Он смотрит на дождик, что накрапывает снаружи, на густые облака, сквозь которые только что все они пролетели, так что красивый ясный восход, наблюдаемый с высоты 10 тыс. м, за какие-то десять минут сменился мрачностью, да такой, что пусть Вадим и знает, что сейчас находится в Шереметьево, — по ощущениям это Пулково.
Позвонив семье, Вадим одним из последних выходит по телетрапу в здание аэропорта, заранее радуясь, что не автобус, но заранее устав от того пути, что предстоит преодолеть, прежде чем выйти на улицу. Широченные коридоры никак не кончаются, колесики Вадимовой сумки стучат в стыках плитки, Вадим зачем-то зевает несколько раз, после того как видит надпись «Транзит» и представляет, что кому-то еще предстоит пересаживаться из одного самолета в другой, снова занимать место, слушать инструктаж, дремать, быть разбуженным объявлением о том, что скоро начнут разносить еду, есть, снова дремать, опять проснуться, но на этот раз уже от рекламы магазина «Скайшоп», соседи могут толкнуть, чтобы сходить в туалет, словом, не позавидуешь. Вадим считает, что всё дело — в особом устройстве пассажирских кресел. Что-то в них не так. Они не похожи на те, что ставят в автобусах и автомобилях, а чем-то всё же отличаются в сторону неудобства — ни после машины, ни после поезда нет такого ощущения, что неподвижно находился на табурете несколько часов, а самолеты дарят это чувство после каждого полета, если только не вымотался окончательно и готов уснуть в любых условиях, хоть стоя. (Кстати, стоять два часа в автобусе или трамвае, если пробка, гораздо легче, чем те же два часа сидеть в самолете, а это что-то значит. Вадиму уже больше 40, и даже стояние дается ему не так весело, как прежде, но перелеты неудобнее всего того, что он знает, разве что искупаются быстротой передвижения от одной точки до другой, если рейс не задерживают.)
Наконец, он стоит на эскалаторе и спускается в зал, где получают багаж. У Вадима при себе только ручная кладь, он думает: «И слава богу». Пусть хочется побыстрее оказаться снаружи, но и торопиться лень. Он уже на месте, ни город от него не убежит, ни он от города. Ничего не может произойти, чтобы появилась возможность смотаться в родной город раньше времени. Командировка буквально впритык: вот он приехал, вот он добрался, вот почитал лекцию про Павла Петровича Бажова и писательские нравы того времени, вот уже и гостиница в двух шагах от места лекции — а утром самолет, и можно будет и такси взять, если позволит цена.
Вадим еще вчера посмотрел и запомнил, как ему добираться от Шереметьево до библиотеки Вознесенского, и маршрут, почему-то в виде яндекс-карты и зеленой извилистой линии на ней, по-прежнему крутится в голове, чуть ли не стоит перед глазами, поэтому даже телефон не нужно доставать, чтобы уточнить, как и что, и можно отвлекаться на другие вещи.
К примеру, в зоне прилета находятся множество встречающих. Тут и семьи с цветами, и люди с табличками, распечатанными толстым крупным шрифтом на листах А4. «Иванов Г», «Тренинг+», «Суперсемья», «Достоевский», — зачем-то внимательно читает Вадим, двигаясь мимо, хотя ни один из листочков ему не предназначен.
После встречающих Вадим попадает на таксистов.
— «Братан, ты куда?» «Давай, недорого!» «У меня всё через приложение, только поедем сразу же». «Давай подвезу!» — говорят они, пока Вадим огибает каждого из них.
А сам думает: «Куда вы меня подвезете, ребята? В 1988 год? Туда, откуда у вас повадки и кожаные куртки?»
У таксистов лихой, в чем-то даже бандитский вид, и легко представить, что они не уговаривают занимать место в машине, а хватают встречных и волокут куда им надо, а то и не волокут вовсе, а обувают прямо на месте.
Вадима слегка гипнотизирует то, как вертятся ключи и четки в руках водил, но он не поддается колдовству хотя бы потому, что активно катается по многочисленным городам, и везде, стоит только попасть в очередной, на вокзалах и аэропортах околачиваются таксисты, одинаковые и повадками, и внешностью, и прикидом.
Изнутри аэропорт огромен в высоту и ширину, тут полно людей, но всем этим людям вовсе не тесно, все теряются на фоне циклопических архитектурных решений. Мозг почему-то каждый раз обманывается этими размерами, Вадим всё время забывает, как оно на самом деле в Шереметьево, стремится к выходу, чтобы поскорее вдохнуть свежего воздуха, оглянуться по сторонам. А там его уже встречают запах табачного дыма чуть ли не в лицо и узкая полоска асфальта, где днем всегда толкотня, все куда-то бегут, ищут такси, сидят на приступке у панорамных окон. Напротив аэропорта сумрачная парковка и дорога в несколько полос, слева и справа полосатые шлагбаумы. Вадим смотрит на часы, убеждается, что секундная стрелка движется, переводит их на два часа назад, согласно местному часовому поясу. В запасе еще гора времени. С сожалением оглядывается на раздвижные двери аэропорта, когда понимает, что забыл купить кофе. «Хотя он тут по конским ценам, хорошо, что не стал деньги тратить», — оправдывается он сам перед собой. Хлопает себя по груди, убеждается, что документы и кошелек на месте, вспоминает «Любовь и голуби»: «Там, знаешь, какие ловкачи…» Направляется к остановке автобуса, который называется не автобус, а как-то по-другому, хотя по факту автобус и есть. Половина людей, что попадаются по дороге, китайцы, индусов прорва, но это уже и не диковинка, как в пионерском детстве, уже нисколько не удивляет. Взгляд слегка задерживается на местных — непривычно загорелых для марта мужчины и женщины с ребенком. На ребенке куртка по колено, из-под которой торчат голые ноги в кроксах. Не успевает Вадим плохо подумать о родителях ребенка, как подъезжает такси и забирает всю семейку вместе с их баулами и чемоданами.
— Прошу прощения, — трогают Вадима за локоть. — Разреши на минуточку…
Он останавливается и смотрит с любопытством.
Перед ним его ровесник, по виду — что-то вроде таксиста, только без кожанки, а в чем-то более приличном, чистый, постриженный, побритый, даже одеколон чувствуется. Лицо круглое, доброе, глаза честные, беспомощные.
— Слушай, тут такое дело, — говорит мужчина Вадиму. — Я дико попал. Прилетел в командировку и всё потерял, кроме телефона. Капец. Уже три дня тут кукую. Не скинешь, сколько не жалко?
Вадим сочувственно улыбается, но сочувствие относится не к человеку, оказавшемуся в затруднительной ситуации, а к легенде такого тупого развода. Сейчас телефон страшнее потерять, чем билет и паспорт. Тем более командировка — звонишь на работу, звонишь принимающей стороне — выручат. Вадиму даже лень разоблачать ложь, он только отмахивается и показывает мимикой: «Ты чего, я ж не совсем идиот». Но попрошайку жест и мимика Вадима не слишком огорчают, очевидно, это всего лишь очередной эпизод его дневной смены, и кто-нибудь всё равно пожалеет и, не задумываясь, скинет денег якобы на авиабилет, или гостиницу, или на что тот попросит. Он деловито интересуется у Вадима:
— Сиги не будет?
Вадим показывает в сторону высокой урны, вокруг которой толпятся курильщики, все как один втыкающие в экраны смартфонов между делом. Попрошайка удаляется.
В городе Вадима тоже есть подобные персонажи. А точнее — женщина, которой не хватает на электричку до Каменска-Уральского. Год уже не может уехать, бедная. И Вадим уже помнит ее в лицо, и она его.
Тут ему по ноге проезжает ролик чужого чемодана, он грустно смотрит вслед торопливой девушке, которая и на секунду не останавливается, а бежит куда-то, только длинные волосы развеваются. Вадима озаряет, что губка для обуви забыта дома, и он слегка шипит от досады, втягивая воздух сквозь сжатые зубы, и его взгляд, ненадолго направленный в сторону, куда подалась торопливая девица, уже не печальный, а больше неприязненный. Народу вокруг полно, все большей частью озабочены тем, как побыстрее добраться до дома, глаза, которые видит Вадим, пока смотрит на людей, полны тем же неудовольствием, что и у Вадима, будто всем им потоптались по ногам. «Наступи, а то поссоримся», — сама собой всплывает в голове сценка из «Ералаша».
Вадим вздыхает и мысленно шутит: «Зато не поссорились». Он катит за собой чемодан, но тут об этот чемодан кто-то спотыкается, и Вадим складывает ручку, ведет чемодан слева от себя, как собаку. Сам наезжает себе на ногу, касается краем штанины и понимает, что и щетка для одежды тоже осталась на полочке возле входной двери в квартиру за две тысячи километров отсюда. «Как всё, однако, грустненько», — размышляет Вадим, при том что на самом деле никакой грусти не чувствует. Ему нравятся серый асфальт и небо цвета жеваной промокашки, здоровенная наружная реклама какого-то автомобиля, толкотня.
Почему-то большинство людей стремятся к такси, а на автобусной остановке довольно пустынно, как и в автобусе. Вадим оплачивает поездку, ставит чемодан на полку для багажа, садится неподалеку, хотя там такие вещи, что, если всё исчезнет разом, только легче станет передвигаться, разве что неловко будет перед завтрашними соседями по самолёту: всё же человек в чистой рубашке и в ношеной разительно отличаются, когда сидят рядом с тобой два с половиной часа бок о бок, и чистого соседа вроде бы и совсем нет рядом, зато потасканный ну прямо может довести до печали, особенно когда поверх нестираной одежды бахнуть дезодорантом.
Когда автобус трогается с места и покидает территорию аэропорта, взгляду открывается пейзаж окраины, ничем не отличимый от того, что можно наблюдать на въезде в крупные города по всей России. Знакомая архитектура автомоек, автосервисов, складов, заправок, гаражей. Все здания приземистые, расписанные объявлениями масляной краской. Из-за того, что здания вокруг невысоки, небо тоже кажется ниже, чем оно на самом деле. Эту иллюзию не разрушает даже взлетающий, всё более уменьшающийся самолет.
Вадим слегка беспокоится, но не о том, что пропустит остановку, а что выйдет раньше, как в прошлый раз, и придется ждать следующего автобуса. Он прислоняется головой к стеклу. Автобус идет мягко, так бы и уснуть тут же. Вадиму жаль, что ехать от силы полчаса. Ему тут нравится. Так бы ехал и ехал.
Его клонит в сон, кресло тут гораздо удобнее любого из тех, что можно найти в любом из самолетов, в которых ему доводилось летать. Вообще, любое сиденье, где бы то ни было, если разобраться, удобнее самолетного. Ехать почему-то всегда уютнее, чем лететь, даже если кидает с кочки на кочку. А про поезда и говорить нечего. В поездах Вадим всегда спит, как бы ни длинна была дорога. Однажды он двое суток проспал так на верхней полке с перерывами на попить и на туалет, а потом, когда заселился в гостиницу вечером, еще и вырубился на всю ночь до утра.
У немногочисленных пассажиров, похоже, такое же настроение. Мужчина в кресле через проход, девушка, прислонившаяся плечом к поручню и равнодушно что-то листающая в смартфоне, кучкующаяся семья из отца, матери и трех детей — все молчат. То и дело бросая взгляд то на мужчину, то на семью, то на девушку, Вадим пытается угадать, кто местный, а кто приехал ненадолго, но очень скоро бросает эту затею, понимая, что Шерлок из него никакущий.
И тут же, как бы из жалости к Вадиму, мужчина берет трубку и начинает разговор. В его речи слышатся характерные «а», как у девочки из фильма «Необыкновенные приключения Карика и Вали», который Вадим месяц назад смотрел с младшей дочкой. Вадиму лень улыбаться, но внутри мозга возникает что-то вроде позыва к улыбке, и этого хватает, чтобы Вадим удовлетворенно сощурился.
Постепенно вокруг становится всё больше многоэтажек спального района с продуктовыми на первых этажах, те сменяются новостройками или похожими на новостройки многоэтажками. Автобус поворачивает к автостанции, все потихоньку выходят, выходит и Вадим. Оглядывается. Читает «Ховрино» над входом на станцию метро. Он рад, что приехал куда нужно, хотя место, где остановился автобус, не выглядит так, будто нужно кому-нибудь. Дома стоят в отдалении и от автобусной остановки, и от метро. Ландшафт тут ровный, как в степи. Вокруг благоустроенно и при этом малолюдно. Можно легко представить, что вся улица с ее дорогами, строениями, автостанцией и метро появилась тут на пустом месте минут двадцать назад? и люди еще не успели набежать в дома и на остановки.
Он толкает плечом дверь станции, спускается под землю, покупает карточку в автомате. Между оплатой проезда и тем, когда карточка вываливается, следует некоторая заминка, и Вадим успевает пофантазировать, что было бы неплохо, если бы, кроме проездных, билетная машина вываливала бы наружу какой-нибудь сувенир, типа брелка с маскотом станции или что-то такое. Сразу же забывает об этой идее, пока проходит турникет.
На перроне просторно и пустынно, Вадим даже озирается, убеждаясь, что он на станции не одинок. Обычно он опасается, что уедет не в ту сторону, а тут всё просто, Вадим находится одновременно и на конечной, и на начальной остановке, так что беспокоиться нечего, да еще и состав уже шумит в тоннеле, остается лишь сесть в пустой вагон и спокойно проехать шесть остановок. Он улыбается, пока едет, потому что вспомнил, как, будучи в Москве с отцом, когда был еще лет шести-семи, так впечатлился подземным поездом, что заставил папу прокатиться по нескольким направлениям, и на это, наверное, полдня ушло, и тогда Вадиму казалось, что отцу тоже весело. Из тех поездок Вадим запомнил фонтан на ВДНХ, красный гранит нескольких станций (из-за чего его детскому воображению представлялось, что где ни выйди, а всё равно попадешь на Красную площадь, а то и прямо в Мавзолей), длинные эскалаторы, которые тогда в стране мало где можно было встретить, а сейчас везде полно. Долго у него среди детских ценностей, вроде редких фантиков, значков, шоколадных оберток, лежали несколько жетонов — и до сих пор где-то валяются, что интересно. Надо будет поискать. «Найти, убрать и снова о них забыть», — думает Вадим.
На «Динамо» он снова выбирается на белый свет, смотрит в телефон, прикидывая, опаздывает или нет, хотя и знает, что не опаздывает. Здесь уже не так тихо и сонно, из-за чего Вадим чувствует себя бодрее, но всё же хочется кофе, но он думает сначала добраться до места, а там уже искать, где купить американо. Но сама мысль о картонном стаканчике с пластиковой крышкой заставляет его двигаться шустрее. С улицы он сворачивает прямо в парк, минует его. Вроде бы и не торопится, но невольно обгоняет менее расторопных прохожих. Мимо него, в свою очередь, проносятся бесшумные, как ангелы смерти, самокатчики и велосипедисты — курьеры и просто стремительные безумцы, и, когда один из таких шоркает своим плечом о плечо Вадима, Вадим мысленно обзывает самокатчика словом, созвучным слову «карбонат», только с «е» на месте «кар». И мысль эта не злобная, а просто констатация факта.
После парка — пейзаж, совершенно схожий с родным Уралом, полная иллюзия, что оказался где-то в районе «Таганского ряда», где так же не понятно, как тут переходить все эти уличные узлы и бантики, чтобы не угодить под колеса; всё в жилой советской застройке, витринах будто из 1975 года, вывесками времен миллениума, пылью, как в Челябинске, и лужами, как в Нижнем Тагиле.
Ненадолго выглядывает солнце. Вадим как раз идет мимо трех металлических гаражей, раскрашенных в зеленый и синий, он чувствует запах тающего снега, нагревающегося под солнцем металла, ржавчины, мокрой земли, поворачивает налево, и теперь уже становится понятно, что тут где-то пекарня или вроде того, и точно — сразу за магазином одежды пиццерия. «Вот тут кофе можно взять, если что», — прикидывает Вадим.
После пиццерии — библиотека, и Вадим останавливается у двери, сомневаясь, что нужно заходить прямо сейчас, — в запасе у него еще часа полтора.
Словно почувствовав сомнения Вадима, звонит телефон. Это библиотекарь, которая должна его встретить, раздеть, напоить чаем. Судя по голосу, она куда-то бежит по улице.
— Здравствуйте! Вы где? — спрашивает библиотекарь.
— Да уже на месте… — отвечает Вадим.
— Ну, я минут через 15–20 тоже буду! — говорит она. — Вы пока заходите, вас уже ждут.
Каким-то шестым чувством Вадим ощущает, что она собирается сбросить звонок, и торопливо встревает в это ее действие.
— Погодите, погодите, погодите! — просит он. — Где у вас тут кофе можно выпить? В пиццерии, да?
— Не! — охотно откликается она. — Там это… В пиццерии шляпа даже на мой невзыскательный вкус. Вы где сейчас стоите?
— Да вот прямо перед дверью. Вот буквально своими глазами наблюдаю табличку «Библиотека» и часы работы.
— В таком случае заходите и наблюдайте чуть правее, там как раз кофейня. Как раз туда к вам и подбегу, раз такое дело.
— Ага. Спасибо! — прощается Вадим.
Он вдруг понимает, что три прошлые командировки в других городах проходили по-другому. Там его встречали, вели прямо до гостиницы, словно он мог потеряться в городе-пятидесятитысячнике, вели из гостиницы прямо на мероприятие, будто по пути его могли обидеть, научить плохому, что там еще? А здесь всё было просто, обыденно, как между родственниками, и ему от этого почему-то приятно.
Опять звонит телефон.
— Да? — спрашивает Вадим.
— Не берите ничего с молоком, — советует библиотекарь торопливо. — Не знаю, сою они туда в молоко намешивают, или кокос, или растительное масло, но эффект прямо неприятный.
— Понял, понял, — улыбается Вадим. — Без молока, значит. Учту.
Всё еще улыбаясь тому, как всё получилось, и беспокойству библиотекаря, Вадим заходит в кофейню и идет к стойке. Он пытается представить, как в это же самое время все другие люди, оказавшиеся в городе или живущие тут, просыпаются, стоят на остановках, заходят в метро, садятся на автобусы, ждут зеленого сигнала светофора, завтракают, курят со стаканчиком кофе в руках, но понимает, что не в силах охватить воображением всех этих людей, и почему-то радуется, что не в силах это сделать.