EN
Главным своим профессиональным интересом классик киномузыки Александр Зацепин сейчас называет мюзиклы. Сочинил «Иван Царевич и Серый Волк» для Театра РОСТА, «Сказку о царе Салтане», «Маленького принца». Доделывает «Иван Васильевич меняет профессию», где теперь 20 музыкальных номеров против трех в оригинале. 10 марта Александр Зацепин отмечает 99-летие. Накануне этой даты в интервью «Известиям» создатель главных песен советского кино поразмышлял о современной эстраде, о том, как возникают мелодии песен, которые и сегодня поет вся страна.
«Я лежал на диване и представлял снежную пустыню, одиночество, холод»
— Песня «До свидания, лето» со мной всю жизнь, а мне сейчас 50. Как вам удается создавать такие мелодии?
— Всё это рождается спонтанно. Меня как-то спрашивали, как я сочиняю. Трудно сказать как. По-разному. Иногда ложусь спать, потом вскакиваю и записываю, потому что забуду к утру. А раньше, когда был рояль, мне хотелось пойти и сразу сыграть. Так мне пришла, например, моя сама красивая музыка к фильму «Красная палатка» [Михаила] Калатозова про Северный полюс. Я лежал на диване и представлял снежную пустыню, одиночество, пустоту, холод. Так и родилась тема. Я встал, сыграл на рояле и записал ее.
Я у моего поэта Леонида Дербенева тоже спрашивал, как он такие интересные эпитеты находит. У него фонари не светят и не освещают. «Роняя свет печальный/ И тень твою качая,/ Фонарь глядит из темноты». Вот как! А он говорит: «А как ты мелодию находишь?» Мне тоже нечего было ответить. Я не знаю.
Когда его не стало, я хотел с Рубальской работать. Но Лариса сказала, что на музыку писать не может.
— То есть у вас сначала была музыка?
— В моем творчестве сначала музыка. Мне предлагают фильм какой-то, я читаю сценарий, и если там есть песни, то я их сразу сочиняю, и у меня уже готовые мелодии. Мне на стихи писать сложнее. И потом стихи — все-таки в основном размер одинаковый, на четыре строчки. А у меня иногда и на пять строчек мелодия. У Дербенева с этим проблем не было. «Да мне хоть семь. Я найду, как срифмовать», — говорил он. Это не всякий поэт сделает.
Дело в том, что практически все пишут под так называемую рыбу, которую создал композитор. «Мой дорогой, родной, дорогой, родной», — и под это поэт сидит и сочиняет. А Дербенев всегда просил меня: «Спой мне 10 куплетов, чтобы вот эту мелодию я мог слушать на магнитофоне». Он включал его и ходил по комнате, сочинял. Под музыку работал.
На готовые стихи мало песен. Как-то Лёня принес «Остров невезения» и говорит: «Покажи Гайдаю, может, он вставит в фильм». У меня мелодия как-то быстро сочинилась. Пошел к Гайдаю, и ему песня очень понравилось. Но он говорит: «У меня нет метража. Не знаю, куда поставить». А я всё придумал: «Вот на палубе. Миронов и Никулин говорят о погоде, и пусть Андрей это споет». Так и сделали.
— На ваших песнях выросло не одно поколение. Как удается сочинять музыку вне времени?
— Я думаю, что современную молодежь не трогает это всё. У них своя музыка, и это закономерно. Когда мне было лет 13–15, появились фокстроты. Наших мальчишек это очень интересовало. Потом появилось танго, затем латиноамериканские танцы. А мама с папой говорили: «Ой, какая-то музыка совершенно непонятная. Вот в наше время было…» До этого они танцевали польку, вальс и что-то еще.
Я не хочу сказать, что у молодых всё плохо, а в наше время получилось хорошо. У них по-своему будет. И если сейчас у них нет хита и нет исполнителя, то он появится, но через год. И это ведь не только в нашей стране. У американцев был Майкл Джексон, это последняя звезда. Кто у них сейчас есть? Никого. И у французов нет никого. И в Европе. Это общая синусоида — вверх-вниз, вверх-вниз.
Некоторые молодые поют мои песни, но не знают, кто их написал. Да и это не важно, главное, чтобы помнили. Можно ведь написать одну песню, и 100 лет будут ее петь, например «В лесу родилась елочка» Бекмана. Может, он и написал что-то еще, но больше 100 лет живет именно эта новогодняя песенка.
— Сейчас вы отметите 99, а через год 100. Как думаете, что главное из сделанного вами?
— Понимаете, люди разные. Кто-то говорит: «Когда меня не будет, мне наплевать на всё. Всё равно я не буду знать». Но я думаю о своих детях. Им всё-таки приятно будет напоминание обо мне. Они вспомнят, как со мной жили. Так что тут как судьба решит, как получится.
— Судьба решает уже довольно долго.
— Вот она сейчас не может решить, жить мне еще или нет, и поэтому я живу. Конец рано или поздно приходит.
— Высоцкий дожил до 40, Пушкин и Маяковский — до 37. Вам будет сейчас 99. Как вам кажется, вы успели всё сделать?
— Нет, я сейчас наверстываю. Вот балет сделал. Я же к этому не обращался до сих пор. Правда, когда я учился в консерватории, у меня была дипломная работа — балет «Старик Хоттабыч» в трех актах. Была такая детская сказка Лагина, очень смешная, и все ее знали. И когда уже репетировали его в театре, вспомнили, что надо авторские права оформить как-то. Тогда на это махали рукой, но всё-таки нужно было. Кстати, Лагин был категорически против. Говорил, что только его либретто должно быть в балете. А оно никак не годилось. Например, сцена — футбол с 20 мячами, ни один балетмейстер не мог поставить это.
Мы с ним много договаривались, звонили из Москвы в Ленинград. Спрашивали: «Можно сделать?» — «Нет, только по-моему». Уперся и всё. Потом уже через Министерство культуры уговорили, только для одного театра разрешил. Я уже заканчивал постановку в Алма-Ате. Хотел еще в Новосибирском театре поставить, мы подали заявку. Но Лагин был против. Что поделать…
«Раньше именно новая песня мне всегда казалась самой хорошей»
— Ваша последняя песня «Дожди» была написана в 1998 году. Не верится, что вы остановились…
— Я с песнями завязал, потому что нет стихов Дербенева и кино Гайдая. Да и исполнителей тех, с которыми я привык работать, тоже нет. И я как-то подумал-подумал: ну что я буду песни писать — для кого? У меня все песни из фильмов. Лишь несколько написаны не к кино, их никто и не знает.
Как-то студия «Туркменфильм» попросила написать музыку к фильму «Отважный Ширак» по сценарию Аркадия Инина. Я взялся за этот фильм только ради песен. И Аркадий сказал: «Вот эта лирическая будет хитом, а быстрая — никому не нужна». В итоге лирическую все забыли, и даже я сам не помню. А быстрая стала шлягером. Это была песня «Волшебник-недоучка».
— А вы, когда пишете, можете предположить, что будут петь, а что нет?
— Нет, это невозможно предсказать. Только народ решить может, если запоет. Дербенёв всегда говорил: «Если начнет играть во всех ресторанах — значит, это хит». И это действительно так. В те времена в ресторанах были оркестры. Песни народ заказывал, и ее играли.
— Назовите три самые ценные для вас песни.
— Это сложно. Это как мать-героиня: у нее 10 детей, и самый маленький — самый любимый. Последней песни у меня сейчас нет. А вот раньше именно новая мне всегда казалась самой хорошей. А если всё же определиться, то я бы назвал «До свидания, лето», «Куда уходит детство?» и «Есть только миг».
— Что поклонникам важно не пропустить? Над чем сейчас работаете?
— Во-первых, мюзиклы. В Театре РОСТА в Царицыно у Нонны Гришаевой идет сказка «Иван Царевич и Серый Волк». Закончил «Сказку о царе Салтане», «Маленького принца», «Снегурочку». Доделываю мюзикл «Иван Васильевич меняет профессию». Там много материала из кино, но и много новых песен. В фильме-то было всего три песенки, а тут 20 номеров.
Балет закончил. Его ставит сейчас Леонид Лавровский. Он потомственный балетмейстер. Его дедушка Леонид ставил балеты, потом отец Михаил делал то же, и вот сейчас третье поколение работает в Большом театре. Не знаю, как оно получится. Но надежда, конечно, есть, что должно получиться.