Сборник впервые изданных под одной обложкой дореволюционных фельетонов Надежды Тэффи содержит несколько колонок из респектабельной газеты «Биржевые ведомости», где лирическая героиня кокетливо прикидывается светской глупышкой, желчное эссе о Кнуте Гамсуне и Анатоле Франсе в газете «Речь», но главным образом — публикации 1909–1916 годов в газете «Русское слово», где сатирический талант писательницы заискрил в полную силу (там же в 1914 году впервые был опубликован ее самый известный шедевр — «Демоническая женщина»). Критик Лидия Маслова представляет книгу недели специально для «Известий».
Надежда Тэффи
«Забытая Тэффи. О «Титанике», кометах, гадалках, весне и конце света»
М.: Альпина нон-фикшн, 2024. — 428 с.
Вероятно, во многом за расцвет Тэффи стоит благодарить главного редактора «Русского слова» Власа Дорошевича, который предоставил фельетонистке полную свободу писать о чем угодно и как угодно под девизом «Нельзя на арабском коне воду возить». Об этом со ссылкой на воспоминания самой писательницы сообщает в предисловии к нынешнему изданию Антон Нелихов, несколько высокопарно замечающий, что фельетоны Тэффи «получались не на злобу дня, а на злобу вечности».
И в самом деле, интереснее Тэффи выглядит не тогда, когда откликается на актуальную новостную повестку вроде гибели «Титаника» или дела Бейлиса (громкому процессу посвящены в сборнике три заметки, написанные за границей, где чувство «русскости» у публицистки обостряется), а когда без конкретного информационного повода наблюдает за странностями человеческой природы, в любую эпоху и в любой стране одинаково абсурдными и комичными. Впрочем, бывают в человеческом обиходе какие-то сезонные и модные явления, на которые особенно легко и охотно обращается взгляд сатирика. Скажем, Новый год, миниатюра о котором, датированная 29 декабря 1910-го, начинается с максимы: «Люди боятся всего нового». Наблюдение не бог весть какой оригинальности, но с этого плохонького трамплина Тэффи всего через пару абзацев выруливает к гениальной реплике, которую хочется занести в сокровищницу философской мысли: «Вся жизнь наша состоит из маленьких гадостей, более или менее обостренных неожиданностью своего появления».
По аналогичному принципу — накопления невзрачных, обычных фраз, которые внезапно, когда количество переходит в качество, взрываются афористичной формулировкой — построены многие тексты Тэффи. Возможно, с этим связана ее манера чуть ли не каждое предложение начинать с нового абзаца, чтобы разогнаться получше. «Театральный сезон в самом разгаре, — начинает Тэффи фельетон «Публика», флегматично докладывая с новой строки: «По два раза в неделю бываешь на «первых представлениях». А потом вдруг как прыгнет, вцепившись в горло передовому театру, который она недолюбливает так же, как прогрессивное изобразительное искусство или радикальный поэтический футуризм: «И такая по большей части всюду тоска, такое тупое уныние посылается со сцены автором, по теории Мейерхольда, «преломившим через режиссера в актера», что сидишь только из любопытства: как, мол, сведут они концы с концами».
При этом обижаться Всеволоду Мейерхольду формально совершенно не на что, потому что, например, фельетон «Автор и постановка» (о сценической судьбе одной из пьес самой Тэффи) начинается с самых комплиментарных оборотов: «Несколько лет назад, когда талантливейший В.Э. Мейерхольд еще не был режиссером на Императорской сцене, а только горел и мечтал, он часто в кругу сочувствующих говорил о театре будущего. О «настоящем» театре». Правда, оборачивается этот коварный зачин ехидной карикатурой на закулисные нравы, в которой идиотами выглядят решительно все, в том числе и ищущие новых форм мейерхольдовские последователи.
Однако самый интересный для Тэффи режиссер — сама жизнь. Это одна из любимых идей писательницы, которую она вертит на разные лады. В данном сборнике — в фельетонах «Водевили жизни» и «Противный анекдот», — а позже в рассказе 1921 года «Жизнь и темы», где автор сетует, что взятые из жизни события всегда представляются редакторам и читателям крайне неправдоподобными. «От писательского вымысла всегда требуют жизненности и правдоподобности. Жизнь же может выделывать всё, что ей вздумается, и никто ей этого в упрек не поставит», — пишет Тэффи в «Водевилях жизни», где драматургическим стержнем служит скандальная история иеромонаха Илиодора, воспринимаемая писательницей в сугубо водевильном ключе и наводящая на философские обобщения об иронии судьбы: «Если в самые лучшие и высокие минуты вы не были глупо осмеяны жизнью, не спотыкались о водосточную трубу, протягивая руки возлюбленному, не чихали, начиная потрясающую речь в собрании, не опрокидывали стакан, когда весь смысл вашего существования заключался в вашей ловкости и грации, — значит, вам везло безумно, незаслуженно, зловеще».
Надежда Тэффи в годы Первой мировой войны
С чисто женской непоследовательностью Тэффи запросто противоречит самой себе, поэтому в соседних фельетонах сборника можно обнаружить противоположные высказывания, которые при этом выглядят одинаково искренне. «Жизнь не шутит», — иронизирует лирическая героиня над своим знакомым в одном фельетоне, а в другом восклицает: «Как жизнь шутит над человеком!» В написанном 15 апреля 1912 года, в день гибели «Титаника», патетическом эссе «Геройство сильных» Тэффи восторгается: «Каким великолепным режиссером бывает иногда судьба!», а через год в «Противном анекдоте» меланхолично вздыхает: «Жизнь — ужасно скверный режиссер» по поводу газетной новости о том, что какой-то монах-схимник «убил из ревности бабу».
Тут жизнь уже представляется писательнице режиссером и драматургом, лишенным тонкого художественного вкуса, зато обладающим недюжинным нахальством. «Если какой-нибудь развязный молодой человек начинает рассказывать дурацкие анекдоты, вы можете их не слушать и уйти, а молодого человека перестать принимать», — проводит аналогию юмористка, а затем невзначай раскрывает свой главный творческий метод — не перечить жизни во всей ее дурацкой анекдотичности: «Но, когда сама жизнь начинает плести ерунду, положение становится безвыходным. От нее не уйдешь и ее не выгонишь».